Конец вечности. Страница 2
…Что называется, рыбку с утра лови.Текст прочитать — вылитый Мефистофель!Не разговор, а полное «се ля ви»:Чем не прикинешься ради пакета кофе…11 июля 1999 года — 27 февраля 2000 года
СОБИРАЯСЬ НА РАБОТУ МАРТОВСКИМ УТРОМ
Ольге Стороженко — подарок на день рождения
Небо завсегда чуть горчит спросонок.На полу валяется томик Лема.Глас из телефона нервозно-тонок:Интонации разные — та же тема.Мебель чуть рассохлась под взглядом Будды,Заселенного в скучную плоть фаянса.В проводах сливаются амплитуды,Выдавая «накося!» резонанса,Отчего шутя вылетают пробки,И заходится в тресках модемный зуммер.Я бы вынес физический мир за скобки,Но умею плохо, а Гуссерль — умер.Я пишу статьи, эпиграммы, письма,В промежутках — пью, интригую, скалюсь.С кем резвилась ночью моя харизма,Выясняю утром, раздвинув жалюзь.Что тебе не нравится, дорогая?Все отлично — в смысле: «Ничто не схоже».Ты была одна — а теперь другая.Та была постарше, а ты моложе.Только у меня как-то одинаковВозраст: двадцать восемь плюс-минус эра.Все живу, и все ожидаю знакаЧто скостили срок, но! — «блаженна вера».Я хотя не жид, но, похоже, вечен,И бессмертен буду до смерти самой.Я бы и взвалил небосвод на плечи —Боги не дают, опасаясь срама.И сомненья их не без почвы, ибоИз меня не выйдет кариатиды.Март уже в разгаре: блефуют Рыбы,Но пока еще не настали Иды.Все-то мне неймется быть в Риме первым.Ладно бы еще профиль был орлиным!..Форум ли Траяна иль храм Минервы,Эйфелева, или Рейхстаг Берлина —Все скользит, мешается и роится,Словно пчелы в сравненьях Гомера, толькоМне пока не хочется в психбольницу,Потому на историю разве в щелкуПосмотреть решаюсь. Воспеть хочу яГеографию: статика сердцу ближе.И оно практичнее, ибо чую —Мне еще придется пожить в Париже.Треп вокруг да около… Крюк окольныйДля собаки и милого — не проблема.Слишком много в округе колоколен,Тех, с которых смотрят, и кто ГолемаСмог во мне увидеть, а кто — похлеще.Только вот per speculum что за specto?Обьективней смотрят на дело вещи,Ибо сами с восьми до шести — обьекты.А в часы досуга они — грифоны,Василиски, отсветы, птичьи трели.Отчего я путаю телефонаНервный дребезг с пластичным огнем свирели?Кофе пью из чашки, как небо, синей.Тереблю подросший за месяц локон.Бабочка с открытки из АбиссинийЗа ночь превратилась обратно в кокон.Скоро выходить — не забыть дискеты.Кухня три на три; жаль — не километра…Да, на случай коль не вернусь до лета —Взять с собой огонь и немного ветра.4-12 марта 2000 годаБЕСПУТИЦА
Анне Керман, Ольге Стороженко, и себе — за компанию
Восторг бесприютицы, вечный подвес,Беспутица — тоже неплохо.Какая фонема лукавая — «бес»,Приставка с оттенком подвоха.Задорные искорки смерти, прицелХрусталика — выстрела жажда.Прохожий, с дороги! Останешься цел…Останется, только не каждый.Мы тертая стойкая нечисть, мы ждем,В союзники выкликав случай,Когда все засовы размоет дождем,И мы свою долю получим.Работа? Ее мы доделаем в срок…Язык, диктофон и бумага.А вечером ноги несут на порогК таким же, как мы, побродягам.«Привет, Франсуа! Как здоровье Марго?Артюр! Как торговля, дружище?»Садишься и учишь ночное аргоС оравою своден и нищих.Уюта? А ну, что еще за байда?…А хочешь узнать о грядущем —Так к нашим услугам почти что всегдаТабачно-кофейная гуща.Приветливо вскинуть обманщицу-бровьСложна лицедейства работа!Небесную изображая любовьИз похоти, злобы, расчета.Побольше бы холода! В холоде — властьНад сонной ордой иноверцев.И орден — змеиный рентгеновский глазНа месте, где теплилось сердце.30 января 2000 годаНОВАЯ ЛИТАНИЯ
Я собираю сны исподтишкаВ котомку глаз, но вскидывая веки,Теряю их, как шило из мешка,И не найду, и только отсвет некийВсе льнет и льнет к поверхности вещей.Я постепенно ночь с ладоней смою,И словно ненароком и вотще,Я в день с его бодрящей кутерьмоюВойду. Священник так заходит в храм.И, словно в незнакомые иконы,Я посмотрю в оклады грязных рамС продолговато-узкого балкона.Я отпускаю в матовый зазорСвоей судьбы окрашенные срезы.С аорты счистив умершего сор,Я обнаружу зрячее железо.Оно поет, вибрирует; оноЦелует лед в глазах моих наперсниц.И я брожу в остуде затяжнойСтупенчатыми выводами лестниц.Не выход — вывод. Далее — везде.Отмерен такт, но снова мерь, и дальше,Пока в молебнах утренней звездеНе различишь едва заметной фальши.Иная метафизика теперь.Я пью из тростникового надломаСоленый стон, смакую след потерь.Тонка лучей лиловая солома.Я ненавижу, мыслящий тростник,Всего лишь то, что вырос ты из тины.Как сладко мне кристаллы вечных книгРасслаивать в зеркальные пластины,Чтоб видеть в них себя, еще себя,Опять себя — нагой обломок неба.Манжеты, словно четки, теребя,Я сам себе — единая потреба.И я умею камень расколоть,И влить в него останок рваный света.Но болью разлинованная плотьКак шов, на смысл накладывает вето,И ставит подпись — дымом всех святынь,Которые, как выяснилось скупо,Ее не оценили и в алтын,Ославив как «подвижный образ трупа».И вот оно — во многом так и есть.Не Воскресенье, но могилы вскрыты.И не звучит архангельская лесть,А лишь свиной щетины о корытоШершавый повторяющийся звук,И ритм совокупления, и только.Но разорвав смыкающийся кругОтчаянным и страшным взглядом волкаЯ вырвался. Я взял в себя расщеп.Я смерть держу на поводке коротком.И вот она выпрашивает хлеб,В мои зрачки заглядывая кротко.23 марта 2000 года